Дым отечества [СИ] - Татьяна Апраксина

этих девиц душили-душили, сами не поняли, для чего. Какой, к чертям, к демонам зазеркальным, обряд со скидыванием в подвал, какое жертвоприношение, кому — крысам? Нет. Нет, ну это же просто смешно. Это для пьесы пригодится, великолепно пригодится — но так же не бывает. Нет, не бывает. Зверь, конечно же, бежит на ловца — но не сам же на рогатину надевается, сам себя ошкуривает и несет домой? Такую охоту даже в доках публика не сожрет… Стропила подпилить, чтобы на неверную жену с любовником крыша обрушилась… как бы сама по себе, это можно. Ребенка, который слишком много унаследовать должен, уронить в колодец — заигрался, мол. У старухи пол маслом смазать, чтобы ногу сломала — старые кости хрупкие — а там первой простуды не переживет. Домоправительницу, узнавшую лишний хозяйский секрет, в подвал уронить… только служаночка сюда не лезет. Не могла ее смерть быть тем самым секретом — эта Мария в подвал бы так слепо не полезла, если бы знала. Подсмотрели они что-то вдвоем, что ли, опасное? Но тут и тоже… Девчонка — боги с ней, маленькая, а вот домоправительница тогда про язычников и жертву не кричала бы. Или соврала?

Или просто попутала. Тут даже не скажешь, что у страха глаза велики — был же повод бояться, но, допустим, боялась она не того. А… орлеанская публика невзыскательна, от представлений хочет не достоверности, а увлекательности, вот для нее бы сошло: жила-была служанка, у служанки был жених, тот еще подлец, жених ей оставил… перстень с рубином, краденый, конечно. Наказал спрятать и молчать. Служанка терпела-терпела — и проговорилась старшей женщине в доме. А та побежала к хозяину, а хозяин решил его себе прибрать… дурак он, что ли, этот хозяин? Нет, торговки на рыночной площади о таком не задумаются, им понравится — схватил нож и давай всех резать. Опилки летят, сок льется. Тут мимо проходил принц-подкидыш, сразу все понял и родительское наследие себе вернул, и происхождение свое доказал. Торговки рыдают, купчихи лезут в кошели. … А саксонец, язычник, беглец, человек без страны, член общины, глава которой каждый год дает клятву соблюдать законы Аурелии вперед их собственных — за всех — мог ведь этого пергамента испугаться вот в такой мере. Эту телячью кожу даже выбросить просто так нельзя. Вдруг кто что вспомнит, придут, найдут. Заговор против короны… и отвечать будут все, по круговой поруке. Убить, быстро. И вывезти тело. Не было никакой служанки и никакого свитка. А домоправительница случаем в подвал свалилась. Ее смерть прятать не нужно, наоборот… Правду из Ренварда выпытают к следующему полудню, не раньше. Потому что делать все будут по закону, по всей строгости, и потому что до завтра он еще будет помнить, зачем все затеял, и считать, что лучше обвинение в попытке жертвоприношения — ну, что взять с язычника, — чем в коронном деле. Но он, конечно, запоет, соловьем запоет — что, зачем, почему… а от тюрьмы до господина д'Анже один шаг, до герцога Ангулемского — еще один, не больше. Значит, если я не ошибся, у меня есть этот вечер, ночь — и большая часть следующего дня. Но сначала нужно отправить герцогу доказательства моих… добрых намерений. Несколько доказательств. Копий договора у меня две — одну Уайтни на дне купил, другую ребята из Симри добыли и вряд ли за деньги, вот ее мы и оставим у себя. Вы просили неприятностей, господин Ричард Уайтни — поздравляю вас, с сегодняшнего дня вы — персонаж.

19 октября, день

Копия брачного договора выглядит почти как настоящая. Даже пергамент состарили, как могли, даже чернила подобрали правильно и обработали потом документ снова, чтобы истребить свежий запах. И делала эту копию Колета — в правом верхнем углу, если прощупать, можно было найти три лишних дырочки от булавок. Хорошая метка, не знаешь, не найдешь. А у молодого человека, который принес копию, лицо года на три моложе рук. А глаза — лет на десять старше. И одет он чуть-чуть скромнее, чем нужно бы по положению. Чтобы меньше на улице выделяться. Альбиец был послан к господину герцогу — но господин герцог, вот незадача, обсуждал с новым начальником арсенала новый же литейный двор и беспокоить его не стоило и по более значительным поводам. Гость — а, скорее, заложник, — достаточно внятно обозначил, зачем пожаловал, а потому был немедленно передан в руки фицОсборна. Будь он чуть менее точен, попал бы прямиком к господину Гордону, также известному как шевалье де Сен-Валери-эн-Ко — и вот там бы ему было самое место. Что ж, исправить упущение гвардии совершенно несложно. Опять же, интересно посмотреть, как быстро и в каком порядке шевалье уловит все нюансы этого визита.

— Осмелюсь спросить, вы из джерсийских фицОсборнов или из херефордских? — чуть наклоняет голову молодой человек.

— Из джерсийских, господин Уайтни. Так что, если я не ошибаюсь, поколения три назад мы бы с вами считались родней по материнской линии. До Смуты. До войны, разделившей страну.

— Но разве политика влияет на такую важную вещь как родство?

— Мы отказались от родства, когда переселились в Арморику, — улыбается фицОсборн. Как будто ты этого не знаешь, мальчик. Знаешь. Пробуешь на зуб, насколько для меня это важно. Просто по привычке все пробовать на зуб. Про вошедшего Гордона не было смысла спрашивать, из каких он. Вся генеалогия на остром конопатом носу написана. Ровесники или около того, оба с той стороны пролива — и злейшие враги, так им на роду написано. Уже довольно забавное сочетание. Уголь и сера.

Необходимость докладывать каледонскому ровеснику, кто, с чем и зачем его послал, для гостя — щепотка селитры. Смесь можно поджигать, но нежелательно укупоривать. А укупоривать ее — хотя бы временно, до возвращения господина герцога, — придется. Поскольку присланный господин Ричард Уайтни отправлен не с письмом, не с грамотой, а в распоряжение Его Высочества — то есть, для надежного хранения в сухом и прохладном месте. Или сухом и теплом, смотря по погоде. Умирать от смеха было невежливо. И несвоевременно. Но желание подавить трудно. Представим себе… кабинет — один из рабочих, поменьше, для свиты. Окна, зеркала, добавляющие света, резные шкафы, стены затянуты приятной желтоватой как старая слоновая кость тканью… а посреди всего этого сидят на подушках два молодых кота — и не могут не то что добраться друг до друга, но даже намерение такое обозначить. Они в доме герцога — а потому должны